Я учился в 4-м классе, когда Менахем Бегин был избран главой правительства. Когда он ушел в отставку и перестал контактировать с внешним миром, я был солдатом в Ливане. Мой переходный возраст пришелся на годы его правления. Так получилось, что я и мои ровесники были «детьми Бегина». В эти годы сформировались наше политическое, экономическое и социальные мировоззрение.
Бегин был революционером, изменившим Израиль до неузнаваемости. Больше, чем какой-либо иной лидер до него и после него. Он изменил абсолютно всё: война и мир, расширение поселений и льготы ультраортодоксам, внедрение темы Холокоста в общественный диалог, экономическая система. Государство, в котором мы живем сегодня, является, в значительной степени, плодом усилий основателя Ликуда. И никто из его наследников или лидеров соперничающего политического лагеря не посягнул на наследие Бегина, не изменил ничего.
Власть МААРАХа, предшествовавшая Бегину, символизировали для нас, представителей юного поколения, «мехикон», странное устройство, фильтр, который не позволял видеть телетрансляции в цвете, а также уродливые кроссовки израильского производства, которые мы были вынуждены покупать из-за огромных налогов на импорт обуви из-за границы. Такими методами Маарах навязывал гражданам равенство: когда нет ни у кого, то социальный разрыв действительно небольшой. Образцом для подражания, идеальными героями, в те годы были солдаты и разведчики Моссада. А не богатые люди, которые вызывали презрение.
Все это изменилось в годы правления Бегина, который освободил нас от черно-белого «мехикона» и позволил носить кроссовки «Адидас». А также носить джинсы «Ливайс» и получать водительские права в 17 лет. Тотальное экономическое регулирование Маараха заканчивалось, и высокий уровень жизни стал считаться вполне достойной и желанной целью. Когда мы служили в армии, инфляционная политика правительства Ликуда ликвидировала экономическую мощь Гистадрута и киббуцев. Когда мы пришли на рынок труда в поисках работы, то узнали о существовании личных договоров. Это понятие не было знакомо представителям предыдущего поколения.
Родители, дедушки и бабушки, многие мои родственники – все они работали в государственном секторе или на предприятиях, принадлежавших Гистадруту. Или были членами кибуцев. У всех был постоянный статус на работе, их продвижение по службе и материальное благополучие зависело от профсоюзного комитета (или кибуцного собрания), который, по рассказам родителей, был агрессивной и несправедливой инстанцией. Переход нового поколения на частный рынок выглядел как победа над старой системой. В новом мире зарплата определялась в соответствии со способностями и личным вкладом сотрудника, а не по степени подхалимства к членам профкома. Тот, кто старался, зарабатывал больше своих родителей на пике их карьеры. Вопросы родителей о «постоянстве», об уверенности в сохранении рабочего места казались нам отголосками затонувшего мира. Что они понимают, думали мы.
И вот дети Бегина перешагнули сорокалетний рубеж и начали приближаться к юбилейной отметке. Вдруг, в середине жизни, дети Бегина осознали, что они не победили систему. Наоборот, система победила их. Лишь немногие из моих школьных ровесников добились успеха в качестве бизнесменов. Большинство остались наемными работниками и мелкими предпринимателями. Мы поняли, что все те, кто предпочел серую карьеру в армии или в банках, те, кого мы презирали в свои 25 лет, сегодня экономически устроены намного лучше, чем мы, предпочитающие свободный рынок. У них есть миллионные пенсионные накопления, уверенность в завтрашнем дне. У нас нет ничего.
Бегин ликвидировал систему социальной безопасности и вынудил каждого из нас взять на себя ответственность за свои доходы и за собственное экономическое будущее. Это подходит не каждому и, парадоксальным образом, укрепляет позиции работников, которые выжили в ходе экономической революции и сохранили свои позиции в рамках старой экономической модели – сотрудники монополий и банков, армия и полиция. Подобное развитие событий объясняет тот мировоззренческий поворот, который пережили в последние годы многие мои коллеги, перешедшие от слепой веры в капитализм к поиску новой модели социализма. Они не скучают по «мехикону», но понимают, что система «каждый за себя» является игрой на выживание, которая подходит лишь немногим.
Алуф Бен, «Гаарец»
Источник -
cursorinfo.co.il