Кратно четырем (продолжение)
8
Всемирно известный
хирург Харвей Тейлор, который ме-нее месяца назад являлся эпицентром
бушующей вечеринки в своем собственном доме-дворце, любимец женщин и
кредитных компаний, проснулся в сырой, темной пещере, на глубине сотен
метров под землей, где-то на территории Французской Респуб-лики. Он
открывает глаза и первое, что он видит прямо перед со-бой, так это большую
жирную крысу грызущую рукав его и без то-го потрепанной рубашки. Он
никаким образом не прореагировал на крысу, разве что выдернул из ее
лап и зубов рубашку, словно та зацепилась за гвоздь или сучок. Преодолевая
ломоту во всем теле, врач поднимается со скользкого тюфяка, служащего
ему, как и другим заложникам Исламской Революции, постелью. В пе-щере
душно и влажно. Давно не мытое тело покрылось слоем жира, смешенного
с водой и грязью, воняет, но Харвей воспри-нимает этот запах как нечто
постороннее, как запах, свойствен-ный пещерам и тюрьмам вообще. Подойдя
к решетке, он рассте-гивает свои брюки и долго мочиться сквозь ее прутья.
Он видит, что моча его практически бесцветна, и это уже не первый день.
Впрочем, понятия “день” и “ночь” здесь, на большой глубине, от-сутствуют.
Он потерял представление о времени вообще…
Воины Ислама, а проще говоря, - арабские террористы
не обременяют себя заботой о заложниках. Уже очень давно никто из них
не спускался к пленникам, не приносили и еды.
Покончив с утренним туалетом, хирург приступает
к завт-раку: большими глотками пьет зеленоватую воду из железной кружки.
Это утоляет и жажду, и голод, так как в воде, почерпнутой из расщелины
в скале, плавают какие-то моллюски и водоросли.
Ученый старается не думать о бактериях, а возвращается
к давнему спору, который сначала объединил находящихся здесь пленников,
а потом - разъединил, разобщил настолько, что они уже давно не говорят
друг с другом.
А, быть может, их вынужденное, полуживотное
существова-ние не предполагает интеллектуального общения? Мужчины по-росли
бородами, грязны, копошатся каждый в своем углу, борясь с насекомыми,
к тому же, они не могут обсудить последние но-вости, за неимением таковых.
Тяжелее приходится единственной среди них
женщине. Ни-коль, журналистка с парижского телевидения, пытается соблю-дать
элементарную гигиену: когда у нее начались месячные, она изорвала свою
блузу на гигиенические прокладки. Когда блуза кончилась, и она перестала
прятаться в темном углу своего ка-менного мешка, заложники поняли, что
единственный способ ис-числения времени под землей - это месячный цикл
Николь.
Большими глотками Харвей пил зеленоватую
воду из желез-ной кружки. Он пил, а в его мозгу, по непонятной причине,
один за другим проходили фрагменты спора, возникшего между залож-никами
в день его, Харвея, появления в пещере. Картины этого спора сейчас,
казались ему, пришедшими из университетских или церковных залов.
“Почему здесь, глубоко под землей, на
грани жизни и смерти, эти люди спорят о чем-то очень древнем и недока-зуемом?
О какой-то, сказке? Не лучше ли, было обсудить воз-можные варианты побега?”
— подумал он тогда, а сейчас, жад-но глотая тухлую воду, услышал,
какой-то новый, звук. Звук непо-хожий на обычные звуки их тюрьмы: это
не была возня крыс и не шум ржавого механизма подъемника… Это… Шаги.
Харвей сделал последний глоток и замер с кружкой
в руке, прислушиваясь: сначала только пульс, тяжелой кувалдой забил-ся
в ушах и ему даже показалось, что никаких шагов не было… Но затем…
Влажная тишина подземелья наполнилась шорохом
ша-гов. Этот шорох услышали и другие узники. Они приблизились к своим
решеткам, тревожно переглядываясь, прислушиваясь к шороху шагов, который
доносился не со стороны лифта, откуда обычно приходят их мучители, а
с противоположной, дальней стороны пещеры, теряющейся во мраке. Шаги
слышны все отчет-ливее, громче, даже хруст каменной крошки под чьими-то
ногами уже звучит рядом…
Какой-то силуэт или тень…Тейлор еще не может
разглядеть что это и, что бы убедится, что он не спит, больно щипает
себя:
— Ай!
Перед клеткой израильтянина стоит человек. Человек
без автомата. Вообще - без оружия. Что-то вроде плаща с капюшо-ном покрывает
его с головы до пят.
Готовой лопнуть струной, натянулась и стала
осязаемой ти-шина. Даже нескончаемая капель подземных вод растворилась
в ней. Харвей ощутил дуновение теплого, сухого ветра. Он заме-тил, что
прутья решеток и поверхность скалы высохли, покры-лись солевым налетом.
Дышать стало труднее, но телу значи-тельно приятнее в этом проникающем
тепле…
Стоящий перед Ави человек отложил капюшон на плечи.
Хар-вею показалось, что как только он прикоснулся к капюшону, то в пе-щере
стало светло, а лицо его он уже где-то видел… Эти прон-зительные, светло-голубые
глаза, густые черные волосы, крупный, с горбинкой нос, красивые, резко
очерченные губы… борода…
Тот, кто пришел, молча смотрит на застывшего
израильтяни-на. Хирург видит, как прояснилось под взглядом незнакомца
иска-женное страданием лицо Ави, разгладились морщины, сверкнул взгляд
и, прежде чем слеза скатилась по щеке израильтянина, гу-бы его раскрылись
в улыбке.
Тот, кто пришел, поднял руку. Если бы не
трагичность ситуа-ции, то такой жест можно было бы назвать театральным,
так мно-го он выразил: попытку подхватить слезу, предупреждение, на-путствие…
Скрежет заработавшей лифтовой машины, приближение
спус-кающейся кабины на мгновение отвлекли всех, а когда это мгно-вение
пролетело, фигура в плаще исчезла. Никто из заложников не проронил ни
одного слова… Тишину раскололи вышедшие из лиф-та арабы. Некоторые из
них на ходу передергивали затворы авто-матов, а один - спешно готовил
фотоаппарат и вспышку.
Они подошли к клетке Ави и, открыв заржавевший
замок, вы-волокли его оттуда. Бандиты разодрали одежду на нем и, голого,
вытолкали на более освещенное место. Самый жирный из них отрывисто выкрикивал:
— Ваши подлый правительство не делать мой
ультиматум! Мы делать! Будет умереть один! Подлый израильтянин! Вы есть
следующие!
Безо всякой паузы, вскричав:
— Аллах Акбар! — бандит ударил Ави, своим длинным
и кри-вым кинжалом, в самый низ живота. Мгновенно проведя этим страшным
ножом до самого горла, араб раскрыл тело несчастного.
В хлынувшей крови и вывалившихся внутренностях
отра-зились блики фотовспышки.
Протяжный крик Николь и падение ее бесчувственного
тела вспугнули, неизвестно откуда взявшегося, взмывшего под свод пещеры,
белого голубя.
Его мечущаяся в поисках выхода тень наполнила
души сви-детелей чудовищного убийства еще большим ужасом.
Обрадованные возможностью поохотится арабы,
начали бес-порядочную стрельбу, но голубь уже успел найти воздушный
по-ток и улетел.
Багряное золото листвы согревало холодный
блеск Ман-хэттена, противостоя свинцовому напряжению облаков. Осень
еще не превратила этот город в простуженного гиганта. Его жесткое, деловое
дыхание смягчилось шелестом листвы под миллионами колес и башмаков.
Харвей торопливо сбегает по ступенькам
станции сабвэя “Вест Четвертая стрит”.
Спешка мешает ему ответить на собственные
вопросы: “Куда и зачем я спешу? И вообще, как я оказался в Нью-Йорке?
Почему бы мне не воспользоваться такси?” Но он сильно торо-питься, ему
некогда размышлять о таких странных вещах: он опасается пропустить ближайший
поезд на Бруклин. В том, что ему необходимо успеть именно на этот поезд,
он не сомневается.
Ненасытное чрево сабвея проглатывает хирурга
вместе с тысячами других пассажиров и в судорогах часа пик затал-кивает
на самый глубокий перрон. Поезд “Ди”, как обычно, опаз-дывает.
Расхаживая между озабоченными пассажирами,
Харвей, чтобы отвлечься пытается разобрать замысловатые надпи-си, испоганившие
стены станции. Особенно впечатляет вязь длиннющего ругательства, пересекающая
рекламный щит презервативов “ЛЮКС”.
Наконец, из черноты тоннеля выдавливается
вонючий столб гнилого воздуха, слышатся жуткий скрежет и писк при-ближающегося
состава. Сквозь толпу желающих Харвею уда-лось пробиться к самому краю
платформы, о чем он так меч-тал, но тут же пожалел: во-первых, угрюмая
толпа сзади нава-лилась и вот-вот столкнет его на рельсы, во-вторых,
прибли-
жающийся поезд толкает впереди себя пыле-мусорную
смесь, швыряя ее по лицам впередсмотрящих.
Хирург удерживается на самом краю, толпа напирает,
скрежет и визг поезда нарастает, приближается, от этого грохота уже
ломит в ушах и кружится голова.
В ярком свете прожекторов локомотива железные
рельсы кажутся Харвею гигантскими хирургическими инструментами,
но он не успевает понять стерилизованы ли они,
как разбол-танная вереница железных вагонов вырывается из темноты и,
вместо торможения, почему-то набирает еще большую ско-рость. Тейлору
кажется, что он просто прижат к бешено ска-чущим на стыках вагонам,
окна которых трансформировались в одно, колеблющееся, как изображение
в неисправном теле-визоре, окно. Невероятный жар исходит из этого “окна”…
— Слушай, американец, у нас мало времени, а
я должен тебе многое сказать! — с этого невероятного экрана к Хар-вею
скороговоркой обращается мужчина, которого хирург сов-сем недавно где-то
видел. “Только вот, где я его видел?”
— Да это я, Ави Шошани. Не могу тебе ничего
объяснить об этом… я сам еще толком ничего не понял. Боюсь, что это
моя последняя возможность говорить с человеком… Ты - един-ственный,
кто может мне помочь…
— Но что я могу?
— Слушай и запоминай! Когда ты будешь в Тель-Авиве….
— Я не собираюсь ехать в Израиль! — восклицает
пора-женный Харвей.
— Не перебивай, а то я не успею сказать всего!
Так вот, когда ты будешь в Тель-Авиве, то позвони по телефону… Я го-ворю
тебе не цифры, а буквы: ты легко запомнишь их, они об-разуют название
твоего любимого напитка, “Шерри Бренди”…
— Откуда ты знаешь?…
— Только не пропусти ни одной буквы! Просто
назовешь мое имя и расскажешь обо всем, что ты сам видел и то, что я
тебе сейчас скажу! Вас, заложников, скоро отправят из Фран-ции в Ливан.
— К-куда?
— В Ливан. На советском контейнеровозе “Николай
Кузне-цов” русские и французы поставляют в Ирак детали для вос-становления
атомного реактора, который мы разбомбили, а также ракетные установки
“Скад”. Рейсы эти - секретные, в обход международных экономических и
политических санкций! - делаются каждую неделю. Еще передай, что сам
реактор строится в подземной галерее, под горным массивом на севере
Ирака. Может, ты слышал про уничтожение Саддамом курд-ских повстанцев?
Так это там!
— Но…
— Так вот, вас, заложников, в одном из контейнеров
дове-зут на этом корабле до Кипра, а там, перегрузят на греческий пароход
”Сраккис” и доставят на юг Ливана, в один из боевых лагерей террористов.
Понял? Ты должен бежать из лагеря - это тебе удастся, только не бойся!
Как только окажешься на свободе - немедленно позвони, номер не забыл?
— “Шерри Бренди”… Но смогу ли, я убежать…
— Главное - не бойся и, как только окажешься
на свободе, немедленно позвони! Ведь Ирак готовит большую войну! До
пуска их атомного реактора остается совсем не много… — не договорив,
изображение Ави пропало, исчезло вместе с поез-дом, сжалось в черную
точку пустого тоннеля.
Лицо хирурга пылало. Он оглянулся по сторонам:
ничего в поведении пассажиров не говорило о том, что они были свиде-телями
происшествия. Только один человек — оборванный и грязный, подобрав кем-то
брошенный окурок, возмущался про-несшимся, без остановки, поездом.
Влажная тишина метро вдруг отозвалась
чистым звуком маленького бонга. Чья-то ладонь лениво упала на кожу бараба-на,
а несколько таких же ленивых ударов пальцами сфотогра-фировали настроение
момента. Сухой звук щелчка еще не по-гас, как упала вторая ладонь, и
ее пальцы завели нетороп-ливый спор. К звукам бонгов присоединилось
сочное, металли-ческое эхо ямайского барабана: “Женщина, в красном платье,
танцует со мной…”
Next >> 1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
Copyright © Mark Turkov, 1993
Copyright © Business Courier, 1998 - 2000
|