Кратно четырем (продолжение)

21

Полдень.

Аэропорт “Орли”. Париж.

Уютный салон небольшого самолета “Каравелла” авиаком-пании “Эр Франс”. Мягкий свет, ненавязчивая французская ме-лодия, ровный гул двигателей создают необходимую атмосферу для задушевной беседы, пробуждают желание доверить случай-ным попутчикам самое сокровенное, самое волнующее. А с по-путчиком Хиляку не повезло: длинноногая блондинка с припух-шими, как после укуса пчелы, губами и огромными голубыми гла-зами - непрерывно меняет положение своих ног. Круглые с ямоч-ками коленки в любом варианте то упираются в спинку переднего сидения, то оказываются возле плеча Хиляка, и тогда его обвола-кивает тошнотворный запах каких-то новых духов.

“Как можно пользоваться такими духами?! — возмущенно думает Хиляк, поглядывая на мужчину в строгом костюме и тем-ных очках. — Этот джентльмен, наверняка, не пользуется та-ким запахом”.

Тем временем блондинка устроила, наконец, ноги, произве-ла тщательное обследование своего лица и прически (с помощью маленького зеркальца пудреницы), а затем поправив что-то в недрах своего внушительного бюста, защебетала:

— Вы летите в Амстердам впервые, я знаю!

— Почему вы так решили? — сказал он и подумал: “Не поме-няться ли местами с пожилой дамой, соседкой джентльмена в очках?!”

— Вы не выпускаете из рук “What’s on Amsterdam”!

— Ах... Этот путеводитель? — он бросил брошюрку под кресло, огорченный объявлением стюардессы о том, что самолет идет на взлет и необходимо пристегнуть ремни — “поздно ме-няться!” — и взялся за блестящий замок ремня.

— Извините, вы не могли бы мне помочь пристегнуться? — проворковала блондинка, посмотрев в его глаза многообещаю-щим взглядом.

“Помочь тебе пристегнуться?! Да ты сама пристегива-ешься отлично!” — Хиляк презрительно поджал губы и сказал:

— Отчего ж, могу помочь, — он склонился над ее бюстом, вздымающимся под платьем-майкой. Нижний край этого стран-ного белого одеяния (из-за недавних упражнений ногами) сдви-нулся, скатался, открывая загорелые бедра.

— Меня зовут Изабель, — прошептали влажные губы по его гладко выбритой щеке.

— А меня - Андре! — отодвинулся от нее Хиляк.

— Едешь насладиться видом тюльпанов на фоне мельниц? — она улыбнулась, кладя горячую ладонь на его колено.

— Деловая поездка, — он откинулся в кресле, ощутив жест-кое покалывание собственных, коротко остриженных волос.

Девственница настоял на том, чтобы перед отъездом Хиляк изменил прическу и, как он выразился, “стиль поведения”. При-шлось расстаться с пышными локонами, несессером из кроко-диловой кожи, множеством приятных вещиц. Но чего не сделаешь ради любимого человека, тем более - если он твой начальник?!

— В Розовый квартал? — рассмеялась попутчица.

— Извини, Изабель. Я хочу немного поспать перед важной встречей, — он убрал ее руку со своего колена и, отвернувшись к иллюминатору, закрыл глаза.

Изабель продолжала что-то щебетать, шурша шоколадной шелухой.

“Бриллианты добывают во многих странах мира… — Хи-ляк еще раз воспроизводил в памяти полученную от Девст-венницы информацию. — Канада, Бразилия, Гана… Что там еще? Либерия, Сьерра-Леоне, и Кот д’Ивуар - да. Эти страны продают свои камешки сами. А вот ЮАР, Ботсвана, Заир, Намибия… и еще - Россия, Австралия и Китай - реализуют свои алмазы через компанию «Де Билс»…”

— Извините, мсье, вы не будете так любезны, чтобы поме-няться со мной местами? — он открыл глаза и увидел склонив-шегося над собой джентельмена в черных очках.

      — Я? — огорченно переспросил Хиляк. — Отчего ж… Если вам так хочется…

Он расстегнул ремень безопасности и, задев полой пиджака за прическу Изабель, перебрался в другой ряд.

“А я-то думал - он, этот очкарик, настоящий мужчина…

Так. В чем же Девственница видит интерес? «Де Билс» - безусловный монополист на рынке бриллиантов. Причем ком-пания не только высасывает приличные капиталы от продажи камешков зависящих от нее стран, но и контролирует объемы поступающих на реализацию алмазов из других, не зависящих от нее стран! То есть «Де Билс» регулирует (единолично!) со-отношение предложения и спроса! «Де Билс» диктует цены на алмазы. Сам скупает, сам продает - и от всех видов операций, естественно, получает комиссионные. Два с половиной мил-лиона человек, занятых в алмазодобывающей промышлен-ности всего мира, за год добывают 20 тонн алмазов для вла-дельцев «Де Билс» - Гарри и Николаса Оппенгеймеров. Их отец и дедушка - Эрнст Оппенгеймер, бежавший из Германии в конце XIX века, основал в Южной Африке «Де Билс Консолидейтед Майнз ЛТД». Состояние семьи Оппенгеймер, по самым скром-ным подсчетам, оценивается в полтора миллиарда долларов. Похоже, что статистики скромничают! С таким счастьем и всего полтора миллиарда?!

Спрашивается: могут ли они быть заинтересованы в де-стабилизации финансовой обстановки в мире, манипулируя обесцененными бумагами?

Конечно же - нет! Крах банков означает для них потерю по-купателей драгоценностей… Крах им не нужен, а вот неболь-шая встряска, очередное напоминание о том, кто здесь хозяин…

Да и публика убедится, что камешки и металл, в отличие от бумажек, более надежное помещение капитала. Девствен-ница прав: такой аферой вполне могли руководить те, кто, ка-залось бы, должен быть меньше всех в ней заинтересован. Ко-нечно, через подставных лиц. А таких, желающих мгновенно раз-богатеть на крови ближнего своего, предостаточно всегда!”

Москва.

В аэропорту “Шереметьево-2” идет регистрация и посадка пассажиров на рейс Москва-Амстердам.

Таможенник вынул из чемодана две бутылки водки и боль-шую, сизую коробку с черной икрой. Он злобно сверкнул глазами на побледневшего пассажира и, покручивая лихой буденовский ус, прорычал:

— Р-р-родину вывозишь на продажу, падла?!!

— Так ведь еще вчера можно было… — замямлил испуган-ный человек, что-то про “…сувениры…”, но таможенник, нависая гильотиной Закона, продолжал:

— А заплатить штраф ты не хочешь?!

Неуютно чувствующий себя в чужом пиджаке и галстуке не-мыслимой расцветки (к тому же болтающимся, где-то ниже поя-са), Харвей Тейлор не дождался финала драмы: к стеллажу для обыска багажа., возле которого скопилась большая очередь пас-сажиров, подошел убеленный сединами и увешанный орден-скими колодками офицер.

“Так по-клоунски (в рабочее-то время!) может вырядится только американец…”, — думает бывший артиллерист, пригла-шая Харвея Тейлора к другому столу. Пробежав быстрым взгля-дом потрепанный паспорт, и остановив его на небритом лице американца, офицер нашел свободное от виз место и влепил на него жирный штамп. Глядя на изображение хищного орла в оре-оле шестиконечной звезды, он спрашивает:

— Ду ю лайк Москва Перестроечную? — Харвей замер, не поняв вопроса.

Глядя прямо в глаза американца, офицер, повысив голос, повторяет:

— Ду Ю лайк Москва Перестройка?

— О! Йес! Д-ья-да! — восклицает радостно Харвей (чужой паспорт не вызывает сомнений!). — Отсень э… Каласо… Пьели-лислойка! Голабатьёб!

— Да, — выпятил грудь бывший артиллерист, — Это - Пе-рестройка! Это новый, — он сделал широкий жест, как бы по-казывая аэропорт, Москву, всю разваливающуюся Империю Зла, а Тейлор с замиранием сердца следил за траекторией движения “своего” паспорта. — Йес! Йес! Йес!, — продолжал речь тамо-женник, — ыт ыз ныю аэропорт! Ыт ыз ныю лайф! Бат ви ар вылл былд бэстее! Бля. Бъютэфэлэй, твою мать!

Уловив хорошо знакомые русские слова, Харвей поспешно замотал головой и перешел на русский:

— О! Бля, Бля! Бдьа! Отсень каласо! — он действительно рад в этот момент: паспорт возвращается к нему. — Спьасибо!

— Йес! Ком ту раша эгэйн! — таможенник пожимает руку Харвея и открывает перед ним проход через границу бывшего СССР. — Вери сун … Хер… Хиер вылл бы ныю… Зы ныю Юнай-тыд Стэйтс оф… России!

“Негров понавезут, что ли?” — подумал Харвей, но эта мысль затерялась среди прочих, связанных с полетом забот.

Четвертое октября.

Амстердам. Аэропорт “Шипхол”.

Сплюнув напоследок в писсуар, Ури застегнул брюки.

В хромированном покрытии крана он поймал взгляд незна-комца, который смотрел на него через зеркало. Что-то в этом взгляде не понравилось Ури. Он подошел к умывальнику и под-ставил руки под струю холодной воды.

“Явно с чужого плеча… — подумал Ури, рассматривая кло-унский, висящий мешком пиджак, короткие брючки и пестрый гал-стук. — Этот дебильный галстук не подходит к кофейно-кре-мовому костюму… И потом, это осунувшееся лицо в серебрис-то-рыжей щетине, возбужденный блеск глаз и мешки под ни-ми… Нет - это не следствие диеты или борьбы с холестери-ном… А эта нервозность, с которой он разрывает упаковки только что купленных бритвенных принадлежностей?.. Похо-же, этот парень здорово нервничает. Но из-за чего? Из-за вы-нужденной посадки в Амстердаме? Или наркотики? Впрочем, это больше не мои проблемы!”

— Ненавижу вынужденные посадки! Есть в этом что-то роко-вое. Чувствуешь себя беспомощным идиотом, которого запросто швыряют за тысячи километров только потому, что где-то идет дождь! — выпалил он, ни к кому не обращаясь, а скорее так, для саморазрядки.

Ури протер холодными руками лицо, вытянул бумажное по-лотенце и, тщательно просушив руки, вышел из туалета.

Сквозь зеркальные окна аэропорта проникали лучи заходя-щего солнца. Они стремительно тускнели, зажигая одновременно тысячи всевозможных огней - рукотворных звезд на фоне все еще багрового неба.

По причине штормового ветра и разбушевавшейся грозы, аэропорт Берлина не смог принять рейс “Москва-Гавана”. Са-молет “Аэрофлота” ИЛ-86, выполняющий этот полет, совершил посадку в аэропорту Снип-Холл для дозаправки. Непревиденная задержка взбесила Ури. Однако, понимая, что изменить ничего не удастся, он подчинился судьбе. Побродил вместе с другими по магазинам, выпил несколько чашек кофе, сходил в туалет и те-

перь устроился в уютном кресле зала для транзитных пассажи-ров: ждать приглашения к полету.

На какое-то мгновение оторвав свой взгляд от газеты (про-фессиональная привычка) и скользнув им по самому ее краю, он осмотрел зал и встретился со взглядом зеленых глаз незнакомца в клоунском костюме.

Где-то в небе, между Францией и Голландией.

Борт самолета “Каравелла”.

— Как дела, Андре?! — лукаво спрашивает Изабель, прохо-дя мимо кресла Хиляка. Кавалер-очкарик ведет ее по узкому про-ходу самолета. — Выспался?!

— Привет, привет! — буркнул в ответ Хиляк, наблюдая, как парочка скрылась в кабинке туалета.

“«Де Билс», — продолжает он свои размышления, — входит в «Англо-Американскую корпорацию», и этот грандиозный син-дикат держит в своих руках мировую добычу минералов, цвет-ных и драгоценных металлов… Вот уж кто поистине владеет миром!..”

Он задался вопросом: “А нет ли связи между Робертом Оп-пенгеймером, бежавшим из Германии, создавшим атомную бом-бу для США, а затем, продавшим ее секрет коммунистам, и Эр-нестом Оппенгеймером, создавшим бриллиантовый картель?!”

— Подлая тварь! Какая мерзость! Убирайся вон! — хлопки пощечин, грохот распахнувшейся дверцы туалета, раскраснев-шийся джентльмен без черных очков, стремительно несущийся прочь от вальяжной блондинки. На ходу джентльмен вытирает губы и кричит, не оборачиваясь:

— Мало того, что он педераст, так еще бабой нарядился! Пшел вон!

На шум в салоне появилась стюардесса, и тут же загорелось табло “Пристегните ремни” - самолет пошел на снижение.

— Какой невоспитанный, грубый мужчина! — возмущается блондинка, пробираясь на свое место.

— И не говорите, милочка, - просто хам! — сочувственно отозвался Хиляк.

“Девственница выдвинул гипотезу о том, что КТО-ТО очень богатый способствовал приходу Гитлера к власти, на-деясь с помощью коричневых головорезов расправиться со все-ми своими конкурентами одним махом. Затея удалась, но Гит-

лер и его генералы оказались бездарными вояками. Мирового господства не получилось. Получилось хуже: мир наполовину подчинили себе коммунисты.

КТО-ТО здорово нажился на авантюре Гитлера и, присовоку-пив к своим капиталам золото фашистской партии, окопался где-то в тишине провинции для решающего захвата власти над миром. Только вот КТО? И в чем сегодня может выражаться абсолютная власть над миром? С одной стороны: Оппенгейме-ры, контролирующие богатство мира, с другой - Тэд Тернер и Ру-перт Мэрдок. Эти - также разбогатели таинственным образом, сумели подчинить себе умы всего человечества через созданные ими системы кабельного и космического телевидения.

Девственница, пожалуй, прав: ни еврейские, ни арабские ка-питалы не в состоянии соперничать с такой властью… Потому что эти капиталы - в конечном счете - деньги в себе. Они не мо-гут поработить мышление, как телевидение или пресса, они не могут гипнотизировать так, как спокойное мерцание брилли-антов…”

Четвертое октября.

Аэропорт “Шипхол”.

Ури замер: в свежевыбритом клоуне он узнал Харвея Тей-лора, чьи зеленые глаза и самоуверенная улыбка въелись в па-мять руководителя операции “Меркава”, а после ее провала, бо-лее года назад, - стали повторяющимся ночным кошмаром

Лихорадочно заработал мозг, превращая каждую мысль в пульсирующий взрыв. Не упуская из вида Тейлора, Ури сложил газету и закурил.

“Конечно, птичка направляется в Нью-Йорк! — констати-рует Ури, наблюдая, как врач-шпион подошел к стойке транзит-ной службы авиакомпании Ти Дабл Ю Эй. — Конечно, под чужим именем. Как бы наши люди в их паспортном контроле не упус-тили бы его… А наружное наблюдение? Они могли не обра-тить внимания - слишком яркая внешность. Это он хорошо придумал, гад!”

Осмотревшись вокруг, Ури вычислил нескольких дежурных детективов, но это всего лишь инфантильные голландцы. Никого из секретных сотрудников израильской Организации в этой части зала, он не увидел.

“Его надо взять здесь, немедленно! Это моя единственная возможность вернуться в Организацию - и гори она огнем, эта Куба! Хотя почему бы не продолжить начатое дело в новых ус-ловиях?!” — размышлял Ури, направляясь к двери, на которой светилась надпись: “Еврейское агентство. Прием и обслуживание иммигрантов”.

Здесь только три девицы за стойками, да охранник с “узи”. Клиентов нет. На стене - огромный, выдержанный в бело-голубых цветах, плакат на котором изображен огромный семисвечник с зажженными свечами. “Совсем как на Хануку!” — подумал быв-ший разведчик. Внизу текст на английском, иврите, немецком и русском языках:

СИОНИЗМ — ЭТО СВЕТ!

“Н-да… — размышлял Ури, — а за свет надо платить!”

Персонал никак не отреагировал на появление Ури, пока он не кашлянул у стойки № 2.

— Господин желает совершить Алию?! — лучезарно улыб-нулась рыженькая.

— Все, что надо я уже совершил, мотек, а сейчас я хочу пере-говорить с твоим боссом! — немедленно перешел на иврит Ури.

— Что желает адон…

— Адон Бэн Шалом

— Что желает адон Бэн Шалом?

— Говорить со старшим. Срочное дело. Государственной важ-ности!

— Но начальника нет. Ведь сегодня - воскресенье!

— А я думал, он празднует только Субботу. Ладно. Кто из вас здесь старший?

— Я…

— Знаешь, что это такое? — Ури выбросил из портмоне на свою ладонь увесистый брелок-эмблему Организации, представ-ляющий собой бело-зеленый трилистник.

— Знаю…

— Я “веду” одного парня из самой Москвы. Взять его здесь — единственная возможность. Его надо немедленно взять и пе-реправить в Эрец.

— Но я не знаю, чем я могу помочь?!

— Когда ближайший рейс “Эль-Аль”?

— Только что улетел…

— А следующий?!

— Завтра утром в …

— Завтра поздно!!

— Подождите, есть еще один рейс- грузовой, но они не берут пассажиров.

— Когда?

— 18.20.

— Соедини меня с командиром экипажа. Быстро!

Четвертое октября. Вечер.

Квартира посла Государства Израиль в Нидерландах.

— Мики! Мики, возьми телефон! А то я в ванной!

Рут блаженствует в ароматной пене, представляя себе ско-рую встречу с дочерью.

Она раскрывает глаза и видит грустное лицо Мики, остано-вившегося в проеме двери.

— Что? Что случилось? Она родила?!

— Нет, с ней все в порядке… Но видишь ли, Рут…

— Что случилось, говори скорее!

— Ты не можешь лететь в Иерусалим… Сегодня…

— Почему? И на грузовом самолете для меня нет места?!

— Это звонили из Особого Отдела. Ты не можешь лететь этим рейсом, и будет лучше, если ты сама позвонишь и отка-жешься от полета.

— К… когда?

— Немедленно, — он протягивает ей телефон и выходит.

— Мики, объясни, пожалуйста, в чем дело. Почему я не могу лететь? — Рут, отказавшись от полета, быстро закончила свой ту-алет и вошла в кабинет Мики.

— Не знаю, дорогая. Позвонили из Особого Отдела и попро-сили не лететь. Более того, как я понял, будет лучше, если мы с тобой будем подальше от Гааги и Амстердама сегодня.

— Не понимаю…

— Не волнуйся, дорогая! С нашей девочкой все будет хоро-шо! Она в самом лучшем госпитале страны, с ней - любящий муж, наши друзья…

— Да, но мне так хотелось… быть рядом…

— Знаешь что, давай съездим в Кронинган, мы ведь имеем приглашение от Премьера!

Четвертое октября. Воскресенье.

Аэропорт “Шипхол”.

Аэропорт “Шипхол” кипит обычной, напряженной жизнью. Хиляк, разыскав свой багаж, вышел на площадь перед аэровок-залом и глубоко вдохнул свежий, немного прохладный воздух, в котором угадывался аромат близкого моря.

Очередь на такси совсем небольшая, не такая, как в Орли. Вско-ре Хиляк уселся рядом с долговязым шофером в кожаной куртке.

— Отель “Амстел”, — сказал он.

— Ясно, — буркнул водитель и, как-то странно, посмотрел на Хиляка.

Сложность поставленной задачи не оставляла Хиляка в покое ни на минуту. Он наблюдал через окно машины проносившийся мимо однообразный пейзаж: верхушки деревьев с еще не облетев-шей листвой, редкие домики, в которых, несмотря на еще довольно яркое солнце, зажглись желтые огоньки. Одновременно он про-рабатывал предстоящую встречу и начало своей новой жизни.

— Курите! — сказал шофер, протянув пачку сигарет.

— Спасибо. Я не курю.

— У тебя английский с акцентом. Ты кто, итальянец?

— Француз.

— Тогда понятно.

— Что “понятно”?

— Что ты бедняк или безработный.

— Почему? — искренне удивился Хиляк.

— Нормальные люди, ну, которые при бабках - так они не жи-вут в “Амстел”.

— Плохой отель?!

— “Отель”? Спортинг это, спортинг! — промычал шофер, не отрываясь от шоссе. — И райончик отвратительный…

— А… Ну, я там долго не задержусь. Товарища проведаю и обратно.

— В Париж?

— Нет, в Амстердам, в центр.

— Тогда сходи в театр “Casa Rosso”.

— Так сразу — в театр?!

— Это в Розовом Квартале, дом 106. Такого классного эроти-ческого балета ты не увидишь больше нигде, — водитель про-тянул Хиляку визитку заведения. — Поверь мне! В финале тра-

хаются прямо на сцене. Красота!

Борт самолета “Боинг-737”, совершающего рейс

“Москва-Амстердам” и обратно.

Перед посадкой в Амстердаме Харвей тщательно осмотрел себя и пришел к выводу, что его небритое, уставшее лицо, чужой костюм и чужой паспорт могут вызвать излишнее внимание аэро-портовских детективов.

Покидая в спешке Москву, он не придал значения фасону кос-тюма (подарок третьего консула американского посольства!), без-вкусному галстуку (как будто с мексиканского “Блошиного рын-ка”!). Но офицеров таможни и паспортного контроля больше ин-тересовало то, что вывозят за пределы Родины бывшие совет-ские граждане, направляющиеся на Запад.

Теперь, на борту самолета, безмятежно выспавшись, наев-шись и поразмыслив, доктор решил, что он слишком выделяется

среди пассажиров. Однако стюарды не располагали бритвенны-ми принадлежностями, а стоимость предложенных ими, изыс-канных галстуков, значительно превышала оставшуюся сумму из “каримовского наследства”.

Самолет пошел на снижение. С каждой секундой, приближа-ющей его к земле Нидерландов, Харвей испытывал возрастаю-щее волнение.

Ему не хотелось бы покидать самолет во время стоянки, но, повинуясь правилам, он вместе с другими пассажирами вынуж-ден был покинуть уютный салон и перейти в зал для транзитных пассажиров.

Амстердам. Аэропорт “Шипхол”.

Зал для транзитных пассажиров.

Здесь он сразу занял кресло, обращенное спинкой в зал и сидел в нем некоторое время, наблюдая через огромные стекла за происходящим снаружи.

Сумерки опустились быстро, мгновенно превратив стекла окон в огромные зеркала. В этих зеркалах немедленно отрази-лись железобетонные конструкции зала, прогуливающиеся среди вычурных киосков “Дю-ти Фри” и баров пассажиры. Они ждут третьего звонка к продолжению спектакля под названием: “Меж-континентальный перелет”. Представление продолжается!

“Представление должно продолжаться….”, — Харвею вспомнилась его встреча с Каримовым в Иерусалиме. Там, на

Оливковой горе, почти год тому назад… Они оба слушали тогда “Куин” Фреди Меркури…

Упали, рассыпались тревожными аккордами звуки рок-ком-позиции.

— Вы роккер? — улыбнулся Харвей.

— Нет. Я не “роккер”. Но мне нравится “Куин”.

Несколько решительных, сочных барабанных ударов поро-дили тогда в сознании Харвея нарастающий поток воспоми-наний. Каких-то далеких и вместе с тем - очень близких, живу-щих где-то в глубине его самого образов.

— Его уже нет, — проговорил Юсуп

— Кого? Кого уже нет? — тяжелый ком подкатил к горлу Харвея.

— Фреди Меркури… А вы не знаете?

— Нет… Я не интересуюсь рок музыкой. Но вот эта ком-позиция…

— Он недавно умер. СПИД. — Каримов резко затормозил, так как впереди образовался затор.

С каждым всплеском песни горячая волна воспоминаний на-катывала на Харвея, покрывала его с головой, выносила на сво-ем, похожем на язык пляшущего огня, гребне. Очертания Иеру-салимских зданий, салона автомобиля, в котором они ехали, озабоченное лицо бухарца - все окружающее исказилось. Теряя реальные очертания, стремительно распадаясь на несвязан-ные, размытые эпизоды - выгоревшие картинки… Улица. Вер-нее та ее часть, которая перегорожена армейскими машинами и нагромождениями из колючей проволоки, осталась последней ускользающей реальностью…

Лицом к стене стояли несколько человек, возможно, семья, а, возможно, случайные попутчики, возвращающиеся в Вифле-ем, но, наверняка, палестинцы.

Они стояли с поднятыми и сцепленными за головой руками . Израильские солдаты методично обыскивали задержанных и их старый проржавевший автомобиль с голубыми регистраци-онными номерами оккупированных территорий.

“Представление должно продолжаться!” - динамики рядом, музыка гремит, впрочем это могло быть и одно из объявлений в аэропорту “Шипхол”, но звуки уже с трудом проникают в слоен-ный мрак его страдающей души. На самой верхней ноте - там, где

прижатая к грифу струна слилась с многоголосьем хора, родился взгляд Офры.

В аэропорту Амстердама объявили о получасовой задержки рейса. Но Харвей не слышал этого объявления:

“Представление должно продолжаться!” — пел Меркури, и Харвей растворился во взгляде красавицы Офры, чьи волосы, как и свободный балахон платья, подхваченные не то ветром, не то ураганом музыки, трепетали пред ним, внутри него, пре-вратились в него, подчиняемые виртуозным пальцам музыкан-та, как стальные струны, как уступчивые клавиши синтеза-тора… Внезапно музыка оборвалась.

В окне-зеркале Харвей явственно увидел человека, который пристально смотрел на него. Харвей осмотрелся. В зале для транзитных пассажиров ничего не изменилось: публика все так

же прохаживалась, делала покупки в киосках, пила кофе… Испу-гавший его взгляд исчез.

Сглотнув слюну и решив попить кофе в самолете, Тейлор, не обнаружив ничего опасного, направился к ближайшему киоску. Его внимание привлекли заголовки свежих газет:

ТЕХАССКИЙ БИЛЛИОНЕР ГОСПОДИН РОСС ПЕРО ЗАЯВИЛ О СВОЕМ НАМЕРЕНИИ ЗАНЯТЬ ПОСТ ПРЕЗИДЕНТА

Господин Росс Перо, занимающий (пока), девятнадцатое из 73 имеющихся на планете мест для биллионеров, заявил нашему кор-респонденту, что если он сумел справиться с благосостоянием одно-го, отдельно взятого человека, то с таким же успехом он может справится с благосостоянием страны.

БИЛ КЛИНТОН В СЕДЛЕ!

Небывалого накала достигли президентские скачки после недав-него опроса общественного мнения. Шансы кандидата от демократи-ческой партии, господина Билла Клинтона, на победу в предстоящих выборах достаточно велики: уже сейчас 72 процента избирателей зая-вили, что отдадут свои голоса ему. 38 процентов хотели бы задержать в президентском кресле господина Джоржа Буша, и лишь 7 процентов поддержали независимого кандидата, господина Перо.

НОВОСТИ С УОЛЛ СТРИТ

Индекс Доу Джонса упал сегодня на 71 пункт.

КРОВОПРОЛИТИЕ В БОСНИИ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

США ОКАЗАЛИ СОМАЛИ ГУМАНИТАРНУЮ ПОМОЩЬ.

СМЕРЧЬ В ЖЕМЧУЖИНЕ МИРА

Ураган Эндрью убил троих и ранил пятьдесят три человека во Флориде.

АЖИОТАЖ ВОКРУГ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ

Небывалое количество претендентов на Нобелевскую Премию Мира зарегистрировано нобелевским комитетом в этом году. На приз в один миллион двести тридцать тысяч долларов уже заявлено 115 пре-тендентов.

СМЕРТЬ ЗНАМЕНИТОГО ХИРУРГА.

Наш Тель-Авивский корреспондент сообщает о том, что израиль-ские власти предполагают, будто известный американский хирург, Хар-вей Тейлор, год назад освобожденный из плена (где находился в качест-ве заложника у мусульманской террористической группировки “Чер-ный Вторник”) вероятно погиб в автомобильной катастрофе, недалеко от Хедеры, а не иммигрировал в СССР, как это предполагалось здесь раннее. Подробности выясняются, однако уже сегодня власти не могут предоставить тело для опознания: “Сильно большая катастрофа бы-ла…” — объяснил замначальника дорожной полиции Хедеры.

— Что-о?!

По спине пробежал холодок, Харвей вздрогнул: ему показа-лось, что за ним кто-то наблюдает. Не оборачиваясь и не меняя позы, хирург поискал глазами зеркало. Он нашел зеркальную полку и тут же накололся в ней на пристальный взгляд незнаком-ца - жесткий, пронзительный взгляд - взгляд врага. Харвей испу-гался. Он еще и еще всматривался в зеркало, но рассматривав-ший его мгновение назад человек исчез. Он еще постоял так, как бы читая газету, не двигаясь и наблюдая за окружающими, пока желание побрится, сменить белье и одежду не пересилило тре-вогу. Страх не прошел, но затаился где-то тревожно бьющимся пульсом.

“Похоже у меня выработался какой-то синдром страха!” — ухмыльнулся он сам себе, заметив в том же зеркале, свое собст-

венное озабоченное отражение. - «Парижский Синдром» - вели-колепное название для детективного романа о похищении в Орли! Что ж? Меня теперь будут бесконечно преследовать? Похищать из аэропортов и вокзалов?!”

— Убивать из-за меня водителей такси? — по недоуменному взгляду какой-то дамы, он понял что кричит вслух. — А как насчет уборной? Оттуда меня еще не похищали ни разу! — громче заво-пил он, глядя прямо в глаза растерявшейся даме и, расхохотав-шись, направился в туалет.

Закрывшись в тесной кабинке, он первым делом обнаружил свастику, намалеванную чуть выше рулона туалетной бумаги. Ря-дом вился готический текст. Харвей не стал в него вчитываться: и так было ясно, что в подобном месте ничего умнее, чем пропис-ной истины о том, что “Германия превыше всего!” быть не может и, по-видимому, не должно. Но он ошибся. Текст сообщал, что не-кий индивидуум мужского пола просто балдеет когда берет в рот у мужчин любого возраста и те могут обратиться по телефону... за бесплатным удовольствием. Удовольствие гарантировалось. Но Харвей в этот момент был занят: сев на унитаз и не снимая брюк, он старается разглядеть что делается вне кабинки. Но об-зор ограничен одним писсуаром, возле которого кто-то долго во-зился и затем, не спустив воду и не вымыв рук, ушел.

Оставшиеся у Харвея деньги - семьдесят пять долларов и двадцать девять центов - тщательно пересчитаны и разложены в соответствии с достоинством купюр по разным карманам.

Хирург возбужден: во-первых, его взволновало сообщение о собственной смерти, а, во-вторых, он не может решить точно: как безопаснее всего хранить эти деньги? Мимолетное воспомина-ние о цыганском купе поезда “Ургенч-Москва”, и правильное ре-шение, найдено.

Еще раз проверив обстановку возле писсуара, что напротив его кабинки, он отлепил от ноги нейлоновый носок и спрятал под него все крупные купюры, оставив шесть долларов и двадцать девять центов в потайном кармане брюк.

“А ФБР?!” - яркая вспышка страха прокатилась по всему его телу, выступив холодным потом на лбу. Ведь в Штатах давно идет расследование об исчезновении Офры! Расследование, начатое по его инициативе! И не исключено что это расследовавние уже…

Значит теперь он должен опасаться и их…

— Кажется, я для них мертв?

Решительно подхватив свой пластиковый пакет он вышел из кабинки и направился к умывальнику.

— Чёрт побери! — воскликнул Харвей от боли. — Эти новые бритвы!

Бритье в общественном туалете аэропорта Шипхол, в Ам-стердаме, посреди Европы, вдруг предстало в его воображении не финалом затянувшегося путешествия, а увертюрой к какой-то новой, другой жизни.

Образ бездомного, очищающего с себя насекомых (в поезде нью-йоркской подземки) мелькнул и исчез, оставив неприятный осадок и, неизвестно откуда взявшийся, запах плесени. Впрочем: уборная - она уборная и есть. Он сосредоточился на бритье, тща-тельно обходя рубиновую капельку крови, выступившую на месте пореза.

Смывая ее вместе с остатками мыла он отшатнулся от при-стального взгляда жестких глаз: какой-то господин, стоя рядом (под предлогом мытья рук) в упор рассматривал Харвея через зеркало.

“Я становлюсь психом! Ну, моет человек руки и смотрит в зеркало. Ну и что ж в том, что он явно с Ближнего Востока: этот дынеподобный череп, смуглая кожа, коротенькие волосы и бычьи глаза, налитые кровью… Эти волосатые руки… Ну и что ж с того, что он с Ближнего Востока - даже там не все, ведь, бандиты”, — успокаивал себя Харвей. Он заставлял себя не спешить. Через зеркало-же долго смотрел на незнакомца, а затем долго-долго сушился под шумным феном.

“Но почему он меня так разглядывает? И в его манерах нет ничего педерастического. Не похоже, чтобы он приставал к мужчинам с сексуальными предложениями. Впрочем, мой вид… Мой вид сейчас больше подходит для праздника Хэлловин, чем для путешествия из Европы в Штаты!” — эта мысль развесе-лила его. Насвистывая, он развязал галстук и, не сводя уже те-перь своих глаз с незнакомца принялся напевать:

— И небо и Земля в разгуле Хэлловинном!

    Бушуют кабаки, и провожает их

    От ливней октября к ноябрьским холодинам

    Веселье всех святых … И прочих… Несвятых!

Казалось давно забытая студенческая песенка, а вот - он по-ет ее все громче и громче, наполняясь детской отвагой и непо-средственностью:

— Вот справа - посмотри -

                  кудряшки Коломбины,

    А слева - белизна усталого Пьеро…

Он не устал любить - устал быть нелюбимым!

Как все это старо… Как все это старо…

Так напевая, он выходит, оставив дынеголового рассматри-вать собственное отражение в грязном зеркале уборной. Легкая, нержавеющей стали и мрамора лестница, такая же легкая и не-навязчивая, как песенка, выводит его на верхний ярус аэропорта. По узкому, обрамляющему стену балкону он подходит к окну, при-жимается лицом к его холодному стеклу…            

Зеркальное отражение исчезает, а вместо его появляются ог-ни взлетно-посадочной полосы, свет фар и всполохи сигнальных огней самолетов, которые фантастически соединяются со светом мириад звезд в ультрамариновой глубине неба. Прижимаясь ли-цом к стеклу, он не слышит нарастающего свиста турбин, не ви-дит самого самолета, свет фар которого превращается для Хар-вея в отсвет глаз Ольги, и, распластавшись по стеклу, он раство-ряется в глазах любимой…

“Домой, домой, домой… — размеренными ударами звучит, какой-то далекий, колокол. — До-мой, Дом - ой… дом - мой, дом мой… Куда? В пустынный особняк на Олд Корт? К могиле ро-дителей?… До-мой, Дом - ой… дом - мой, дом мой… Куда? В суету гонки за властью, деньгами, успехом? … Дом - мой… дом - мой, дом мой… В одинокие ночи раскаяния и невозможности вернуть Офру? Дом мой… Дом мой… Молить о прощении?.. Но кого же теперь молить о прощении?!.. Дом мой… Дом мой… Дом… Дом… Дом…!

Кто согреет холодный дом, если ветер гуляет в нем? Ес-ли в нем пустота - очагом, а тоска и печаль - пирогом?

Кто согреет холодный дом, если окон пусты глаза? Если лестниц немые ряды, отзываются - как голоса… Кто согреет холодный дом, если в горле разлуки ком? Если больше - не продохнуть и с пути не сойти, не свернуть?

Кто согреет холодный дом, если крышей в нем только меч-ты? Если стенами - только стон, а в мечтах этих - только ты?”

Он не слышет нарастающего свиста турбин. Прижавшись к стеклу, он видит приближающиеся к нему глаза Ольги. Распро-

стертые по бесконечному стеклу, руки его тянутся к ней, к ее ли-цу, к этим глазам все явственнее проступающим в черноте…

“К стеклу прильнул лицом - как скорбный страж… А подо мной - ночное небо… И на мою ладонь легли равнины - в недвиж-ности двойного горизонта… К стеклу прильнул лицом - как скорбный страж, ищу тебя за гранью ожиданья - за гранью са-мого себя… Я так тебя люблю, что я уже не знаю, кого из нас двоих здесь нет…”

Самолет скользнул по бетонной дорожке, огни исчезли. Хар-вей уверен, что Ольга сказала ему что-то, но образ ее растаял, растворился в легкой вибрации холодного стекла.

“Я закрыл глаза, чтобы больше не видеть… Я закрыл гла-за, чтобы плакать - оттого, что не вижу тебя… Где твои ру-ки, где руки ласки?

Где глаза твои прихоти дня?!! Все потеряно: нет тебя здесь!

Память ночей увядает….. Все потеряно - я живой…”

Он не сразу среагировал на объявление, трижды повторен-ное по радио:

— Мистера Гарри Сибенса, следующего рейсом компании “Ти Дабл Ю Эй” в Нью-Йорк, просят подойти к стойке справочного бюро, зал номер три, пожалуйста!”

И только когда к нему подошел сосед по самолету, кругло-лицый техасский торговец, вопящий на ходу:

— Эй, Гарри! Тебя вызывают! — Харвей вспомнил, что Гарри Сибенс - это теперь он.

Аэропорт Шипхол. Зал номер три.

Немного волнуясь, он разыскал стойку информации и пред-ставился:

— Гарри Сибенс. В чем дело?

Миловидная рыженькая девушка оставила дисплей компью-тера и обратила взгляд своих томных глаз на Харвея:

— Мистер Сибенс?

— Гарри.

— Позвольте посмотреть ваш посадочный талон.

— Да, конечно. Вот он.

— Билет?

— Вот.

— Паспорт?

— Вот…

— Скажите, пожалуйста, вы сами паковали свой багаж?

— Что значит, сам ли я его паковал?! У меня вообще нет ба-гажа!

— У вас нет багажа?

— У меня нет багажа!

— Почему?

— Это мое личное дело.

— Извините, мистер…

— Сибенс, Гарри Сибенс!

— Но мы вынуждены предпринимать все возможные меры для обеспечения безопасности полетов. Это в ваших интересах.

— Да, конечно.

— А долго ли вы находились в Москве?

— В Москве?

Харвей лихорадочно пытается вспомнить дату въездной ви-зы, указанную в чужом паспорте.

— Пассажиров рейса Ти Дабл Ю Эй, следующих до Нью-Йорка, просят пройти на посадку! — пронеслось над аэровокза-лом.

— Это мой рейс, извините, мне нужно идти!

— Да-да, конечно. Так долго ли вы были в Москве?

— Слушайте, какое это имеет значение для безопасности полетов? Я спешу, объявлена посадка на мой рейс!

— Не волнуйтесь, мистер… э…

— Сибенс, Гарри!

— Не волнуйтесь, наша сотрудница проводит Вас э… бли-жайшим путем к самолету, — взгляд рыженькой блуждает где-то за спиной Харвея, но тот слишком взволнован, чтобы следить за ее взглядами, а тем более, чтобы понять, что она просто тянет время, выжидая чего-то.

— А вот и она!

Харвей резко обернулся - перед ним стоит Офра.

— Этого не может быть…Офра?! — в растерянности воскли-цает он.

— Мишель, — заворковала рыженькая, — проводи госпо-дина… э… Симэнса к самолету, пожалуйста!

— Сюда! — ласково улыбнулась Мишель и предложила Гар-ри следовать за ней.

Next >>

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59 

Copyright © Mark Turkov, 1993

Copyright © Business Courier, 1998 - 2000