Кратно четырем (продолжение)
Двери
лифта открылись в сырой полумрак пещеры. Харвей был настолько потрясен,
что двигался автоматически, подчиня-ясь пинкам жирного араба. Его пронизывал
холод. Это не холод пещеры - это омерзительный, животный страх.
Лампы
в зарешеченных колпаках и паутине тускло осве-щали шершавые стены каменного
мешка. Грохотом обрушился, усиленный эхом, лязг захлопнувшейся за ним,
решетки. Он не повернулся, так и остался, стоя лицом к заплесневевшей
стене.
Женщина
зашлась в истерике. Ее крик и хохот бандитов заставили Харвея рвануться
к решетке. Цепляясь руками за скользкие стены, за стальные прутья клетки,
молодая женщина сопротивлялась изо всех сил двум здоровенным арабам.
Ее кри-ки, смех и восклицания бойцов Исламской Революции множились эхом,
и все вместе смешивалось в жуткий, сюрреалистический коктейль.
Бросив
женщину на колени, один из бандитов вцепился ей в волосы. Он запрокинул
ее голову и лезвием ножа разомкнул стиснутые зубы.
Другой, расстегнув брюки, стал мочиться, целясь золотистой струей в
рот пленницы. Несчастная захлебывалась рыданиями и мочой, которая стекала
по ее лицу, смешиваясь со слезами.
Хирург
закричал и бросился на решетку, как раненый зверь. Оглушенный столкновениями
звуков, он видел искаженные в кри-ке лица еще двух пленников, мечущихся
в своих клетках.
Араб
долго мочится, но вот он кончил, игриво стряхивая последние капли на
белую блузу…
Бандиты
отволокли женщину обратно в ее клетку. Затем они направились к лифтовой
шахте. По дороге, один из них радостно выстрелил из автомата, оглушив
неверных и обрушив град кам-ней из-под низких сводов. В звенящих отзвуках
выстрелов клу-билась, оседая, пыль.
Растирая неприятно пахнущие ржавчиной руки, Харвей пытался счистить
с них бурый налет. Чешуйки ржавого металла не хотели отлипить, и он
принялся отдирать их ногтем мизинца. Странные пятна, образующие четкий
рисунок в середине ладо-ней, привлекли его внимание.
Подобрав
один, из упавших во время стрельбы, камней, он вернулся к решетке и
с ожесточением начал тереть им прут.
—
Боже мой! — воскликнул невольно хирург когда на свер-кнувшем металле
обозначилось литьевое клеймо.
Оно
представляло из себя изображение орла с распрос-тертыми крыльями и сжимающего
в когтях свастику. Всё это нахо-дилось в окружении готических букв:
“Ist im Dritten
Reich gemacht. 1939”.
— Нашли “птичку”?
— голос принадлежал мужчине средних лет, явно англичанину. — Сделано
в Третьем Рейхе, в 1939 году! А как прочно!
Похоже, что даже
в тюремной клетке он сохранил достоин-ство и светские манеры:
— Вы кто,
американец?
— Да, сэр.
Я - Харвей.
— А я - Стивен.
Стивен Киш. Университет, Глазго. Пастор. Приятно познакомится!
— О, да…Конечно…Мне
тоже… — хирург ответил лишь из уважения к седым волосам пастора. Ему
совсем не хочется вести
светскую беседу.
— Разрешите
Вам представить наших … коллег по несчас-тью: это - мадемуазель Николь.
Она - из Парижа, тележурналист. Вы могли ее видеть в выпусках утренних
новостей…
— Привет!
— махнул рукой Харвей, но Николь даже не по-вернулась.
— А это, господин
Ави Шошани. Он из Тель-Авива, бизнесмен!
Клетка, в которой
заперт Ави, рядом с клеткой Харвея и хи-рург кивает немолодому человеку
с большими грустными глазами.
Бизнесмен этот
небольшого роста, у него крупная голова и маленькие, словно невыросшие
из детства, руки. Руки ювелира.
Ави не отвечает
на приветствие, а продолжает отрешенно перебирать зубья расчески. Многодневная
щетина покрывает его серое лицо, весь вид его говорит о том, что в плену
он находится уже давно и, видимо, потерял надежду на освобождение.
— Они выкрали Вас
из гостиницы? — продолжает пастор, жестами показывая американцу, что
этот разговор необходим для Николь - отвлечь ее от боли и унижения.
— Нет. Они украли
такси! Вместе со мной и водителем… По-среди белого дня, на оживленном
шоссе! На скорости, самое ма-лое, семьдесят миль в час! Таксиста убили…
Его имя Жюстьен… Его убили….
Пытаясь осознать
все события последних суток, прежде все-го - для себя самого, Тейлор
со всеми подробностями рассказы-вает пленникам о его перелете из Штатов
в Европу и о похище-нии по дороге из аэропорта Орли.
Николь уже
не всхлипывает. Из железной бочки с водой она умылась и теперь, сняв
блузку, чтобы просушить ее на прутьях решетки, и оставшись лишь в кружевном
лифчике, разбирает слипшиеся волосы.
Когда американец
рассказал о смерти таксиста, журналистка вскочила и закричала:
— Животные! Грязные
твари! Их надо уничтожать как беше-ных собак! — лицо ее раскраснелось,
красивая грудь - полуша-рия, стиснутые кружевами дорогого лифчика, даже
в этом подзе-мелье выглядят впечатляюще - вздымается от возбуждения.
— Господи, почему Гитлер начал с евреев?! С этих несчастных, го-нимых
отовсюду?! Почему он уничтожал народ, который никогда и ни для кого
не представлял опасности?! Боже, почему не ара-бов?! Они же облепили
весь мир! И весь мир встречает их с распростертыми объятиями! Как же,
ведь они: бе-же-н-цы!
— Ка-а-ак же, ведь
это в руках арабских богачей находится нефть — кровь индустриального,
цивилизованного мира! Бежен-цы! А вы посмотрите на виллы этих беженцев
в Париже, Риме, Лондоне, в Нью- Йорке, в Лос-Анджелесе!
— Вы бывали
в Холливуде? — чтобы перевести разговор на более безопасную тему, спрашивает
ее Тэйлор.
Но митингующая
журналистка, похожая в этот момент на Жанну Д-Арк со знаменитой картины,
не останавливается:
— Кто торгует наркотиками
на улицах наших городов?! Кто во-обще принес к нам эту заразу?! Кто,
исподволь, развращает нашу молодежь?! Кто взрывает пассажирские самолеты
и дискотеки?! АР-РА-БЫ!
— УБ-ЛЮД-КИ! УБ-ЛЮД-КИ!
— крик ее перешел в истерику. — УБ-ЛЮД-КИ! И АЛЛАХ ВАШ, ВМЕСТЕ С МАГОМЕТОМ!
Next >> 1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
Copyright © Mark Turkov, 1993
Copyright © Business Courier, 1998 - 2000
|