Кратно четырем (продолжение)

— Ну что Вы! Шерон - типичная сабра!

— Сабра? — икнула Мэри. — А что это такое?

— О, дорогая! Вам видимо не приходилось бывать в Израиле! — всплеснула удивленными руками собеседница.

Это миловидная женщина в седом парике. На ее платье, за-стегнутом до самого подбородка, красуется значек, изображаю-щий скрещенные флаги США и Израиля. Массивная золотая цепь с замысловатым кулоном то и дело цепляется за значок, окружая хозяйку драгоценностей таинственным и таким уместным на Рож-дество Христово звоном.

— Мое имя - Софи.

— А я - Мэри. Рада познакомиться! У вас превосходный анг-лийский. Откуда Вы приехали в эту страну?

— Я уже двадцатиь лет, как бежала из СССР, — с некоторым раздражением на свой акцент натянуто улыбнулась Софи.

— Как замечательно! Я - ни разу не встречалась с русскими!

— Мэри, позвольте я объясню Вам: сабрами называют лю-дей, родившихся на территории государства Израиль, коренных жителей, так сказать…

Софи с ужасом вспомнила жаркий Август восемьдесят девятого года, когда ей удалось побывать в Израиле (в стране ее сту-денческих грез!) по дешевой путевке.

Тогда, изрядно пропотев в тесной квартирке, снимаемой ее родственниками, что в одном из беднейших районов города Хедера, она окончательно поняла: как же она была права, когда в семидесятом году, выехав по гостевому приглашению в Изра-иль из СССР, уже по дороге, в аэропорту города Вена, отказа-лась от еврейского государства. Она добилась статуса “беже-нец” и ее пустили в США. Вдалеке от израильских трудностей и палестинских ножей евреем называться приятнее!

— Даже имя у этой артистки - ну, точно, как у нашего люби-мого министра! Ну, того, кто взорвал несколько арабских дере-вень вместе с жителями знаете?

— Как интересно! Я всегда мечтала побывать в Палестине, на родине Христа. Но знаете ли, жизнь так сложилась…

— А я могу рассказать Вам много интересного о Палестине и, быть может, мне удасться раздобыть для Вас, моя дорогая Мэри, льготную путевку в Иерусалим! — зажглась Софи. — Давайте пройдем вот к тому столику! Там есть она очень вкусная вещь. Вы знаете, что такое “штрудль”?

 Промозглый вечер, сквозь оправу мокрого снега подглядыва-ет в окна гостиницы «ВАЗА-ОТЕЛЬ».

На яркий свет его окон, бросающих вызов непогоде, наряд-ными мотыльками слетаются дорогие гости.

Сегодня здесь банкет по поводу открытия еврейского фестиваля.

Публика взволнованна ожиданием почетных гостей, среди которых кандидат в сенаторы, мистер Стэнсон; несколько Хол-ливудских звезд, спортсмены-миллионеры и, конечно, адвокаты, финансисты, врачи, другие лидеры еврейской общины.

Особым вниманием пользуются сотрудники из госпиталя, ко-торый принадлежит знаменитому хирургу, Харвею Тейлору. Се-годня этот человек, похищенный мусульманскими террористами и спасенный израильскими командос, хоть и не еврей, но - насто-ящий герой дня! Это ничего, что он находится пока далеко! Такое внимане к врачам госпиталя не случайно. LAKAM при-ступил к секретной операции “Меркава”. Разведцель этой опе-рации на территории союзной страны: выяснение обстоятельств исчезновения агента “Цафта”.

Сообщение агента “Умник” (“О секретных работах хирурга-одиночки”) подтвердило тот факт, что ФБР, ЦРУ, КГБ, а также Ор-ганизации других стран не имеют никакого отношения к исчез-новению вышеназванного агента. Не оправдалась также версия о предполагаемом переходе агента “Цафта” на сторону повстан-цев штата Кашмир.

Командование Организации пришло к выводу, что судьба агента “Цафта” оказалась в руках хирурга-фанатика. Доказатель-ства предполагается найти в его секретном исследовательском центре, штат Мэрилэнд.

В соответствии с планом операции “Меркава”, сайаним об-щины города, в котором жил и трудился талантливый доктор, по-ручается установить дружеские контакты с персоналом госпи-таля. Для этого организован еврейский фестиваль.

Особым вниманием ассов разведки на банкете в честь от-крытия фестиваля пользуются сотрудники из госпиталя Тейлора. Те сотрудники, которые дежурили в ночь спасения Стэнсона: Сьюзен, Джо, доктора Грабэр и Мэмфис, сестра Мэри.

Доктора Грабэр и доктора Мэмфис не оказалось в городе. Титанические усилия нескольких сайаним, завести дружескую бе-седу с Джо или Сьюзен во время коктейля и позднее, во время танцев, не увенчались успехом. Оно и понятно, так как Сьюзен и Джо, безразличные к еврейским проблемам, пришли на этот бан-кет, чтобы бесплатно повеселиться, вкусно поесть, потанцевать.

Агент, ответственный за проведение фестиваля, уже мыс-ленно рисовал себе взбучку от начальства, когда разговорчи-вость пожилой медсестры, мексиканки Мэри, с лихвой окупила затраты устроителей праздника.

Мэри уже много лет коротала свои дни в одиночестве, поэто-му была рада любому случаю с кем-нибудь поболтать!Много любителей сладкого собралось у столиков со штруд-лем. Когда подошла очередь отведать чудесного штрудля для Софи и ее новой знакомки, то женщины уже успели не на шутку подружиться.

Увлеченные друг другом (паломничество на родину Иисуса Христа - давняя мечта сестры Мэри, а Софи так интересно рас-сказывает “О нуждах ультрарелигиозных партий Израиля”!) по-дружки не заметили прибытия кандидата в сенаторы и отсут-ствие звезд. Хотя кто-то из Холливуда все-таки прошмыгнул по залу пока они вели непринужденную беседу за кофе.

Очарованная “ штрудлем-по-московски” и без умолку вор-кующей Софи, сестра Мэри поняла: она счастлива. Счастлива - как никогда раньше! Расстроганная до глубины души, мексиканка решила пригласить Софи к себе в дом (как она выразилась: “…ко мне на гассиенду!”), чтобы удивить русскую иммигрантку прелес-тями мексиканской кухни.

— Дорогая, следующим воскресеньем — непременно! Вы слышите? Я буду ждать Вас ко мне на гассиенду, к двум часам дня. Мы как раз вернемся из церкви!

В территориальных водах

государства Израиль.

Ветер наполняет солеными брызгами паруса небольшой ях-ты, по белому корпусу которой разлилось декабрьское солнце. Скрипящие тросы оснастки что-то сообщают морю, а море отве-чает недовольными вздохами волн. Светло-серые облака про-плывают в выцветшем небе.

“Облака похожи на Винни-Пухов...”, — думает Ольга.

— Эти облака… Особенно вот это, видишь, маленькое? Они похожи на Винни-Пуха, правда?

— Что?

— Эти облака похожи на Виини-Пуха, не так ли?! — повто-ряет она по-английски.

— Что это есть, “Винь Пьюх”?

— Это... Такой добрый малый. Из мультика.

— А-а...медвежонок! — открывать глаза не хочется — облас-канный бризом и скользящими солнечными лучами Харвей от-дается воспоминаниям о прошедшей ночи.

Со своей высоты облака видят белую яхту и обнаженные те-ла на ней. Облака спешат. Им не до прелестей человеческого тела.

Но одно из них, маленькое и пушистое, цепляется за мачту и заглядывает в глаза девушке. Ее глаза печальны - в них идет снег.

“В Москве сейчас зима...Метель…Очереди за хлебом... — ду-мает в это время Ольга. — Эх, накупить бы всякой всячины - на все свои деньги, отвезти им, накормить. Как давным-давно кор-мили родители нас там, в интернате на Таганке... Вернуться бы странником с заплечным мешком (неунывающим Винни-Пухом) в этот Богом покинутый край. Не страна, а огромный серый ин-тернат... Прижать бы к сердцу, пожалеть, отогреть... Я-то в тепле. Не боюсь голодной зимы, не боюсь пьяного соседа... Я в порядке. А они? А они так и живут - как и жили, на тлеющих развалинах, среди облупленных стен и очередей за похлебкой...”

Ольга роняет глубокий вздох, и, как бы подхватывая ее пе-чаль, облачко, срываясь с мачты, догоняет своих.

Оказывается, и Харвей глядит на нее. На пробегающие по лицу тени облаков, на застывшую и вот-вот готовую сорваться слезу. Он смотрит на нее, не отрываясь, и в его душе что-то теп-леет, и сами собой приходят строки:

 — Из чуть прикрытых глаз,

Разлукою томясь,

Слеза печальная, катилась...

У губ, тоской иссушенных,

Напилась,

Хрустальным бликом

Отразилась,

И умирая - сорвалась:

На капли утренней росы

Разбилась…

— Стихи... Как давно мне не читали стихов! — восклицает Ольга.

— Что с тобой, Олга?

— Не знаю. Ностальгия, наверное. Не обращай внимания, ладно?

— У тебя кто-то там остался?

— Мама, брат.

— Ты приехала совсем одна?!

— С сестрой. А сколько стоит такая прогулка, на яхте?

— Хочешь прокатиться без меня?! — рассмеялся Харвей, за-пуская в Ольгу апельсином.

— Ты не похож на обыкновенного журналиста! — принимая, как в баскетболе, оранжевый мячик, она ловко возвращает его Харвею. — У тебя даже нет фотоаппарата!

— А я и есть - необыкновенный…— Харвей раздева-ет апельсин, подхватывая на лету искрящиеся на солнце капли.

— Хорошо платят?

— Очень много!

— Когда ты работаешь? Мы вместе так давно, и я не заме-тила, чтобы ты...

Мешая ей договорить, Харвей прильнул к ее губам в долгом поцелуе и в этом поцелуе передал ей дольку апельсина. От нео-жиданности девушка вскрикнула и рассмеялась.

— А у меня собственная методика работы! Ты устала от меня?!

— Нет, что ты.

— Но я чувствую, что тебя что-то тревожит. Что?

— Тебе показалось, дорогой.

— Что не дает тебе покоя?

— Пожалуйста, не обращай внимания. Мне хорошо с тобой, как... Как в сказке! Грустной сказке, о которой я мечтала и которая скоро закончится...

— Для меня встреча с тобой - тоже, как продолжение сказки. Я надеюсь, самая трудная часть ее уже позади… Есть ТЫ - непо-хожая ни на одну из известных мне женщин... Я...

— Не надо, Харвей. Лучше расскажи мне свою сказку, а?

Яхта рассекает морскую пустыню, далеко позади оставив по-лупрозрачную кайму берега. Рулевой, местный парень - типич-ный сабра - прилип к штурвалу. Изредка встречаясь взглядом с Харвеем, он лучезарно улыбается.

“Олька, я сегодня ел селедку! — вдруг вспомнила она ночной звонок из Москвы. — Где достал? — Славик принес. — А Славик где взял? — Хрен его знает. Но пить после нее хочется. — Вы-пей чай. — Кончился. И сахар кончился. — Тогда иди ко мне. — Тогда приду!”

Боря любил ее с детства. И с детства не смел признаться в этом, или даже намекнуть. Так получилось, что вместо любви со всеми ее традиционными атрибутами между ними возникли ка-кие-то особенные отношения. Они стали поверенными в душев-ных делах друг друга.

Поддерживали друг друга в трудные минуты, спасаясь от оди-ночества и тревог. Она вспомнила их недавний разговор, размыш-ляя о том, кто же теперь, когда ее нет рядом, приласкает эту неуспо-коенную душу. “Легко сказать: «Приди ко мне». На эту яхту, что ли?!”

— Русские мне непонятны. Здесь же явно лучше, чем там, в СССР. Так почему ты страдаешь? Из твоих рассказов я понял, что жилось тебе в Москве не так уж плохо. Квартира, интересная ра-бота. У тебя был муж?

— Был.

— И что ж?

— Давно разошлись.

— Почему ты эмигрировала? Испугалась “Пьерестройка”?

— “Перестройки”? — передразнила его Ольга. — Какой, к чер-товой матери, перестройки?! Жизнь с постоянным ощущением

своей неполноценности из-за того, что ты еврей! Когда с детства

знаешь, что наиболее престижные места и профессии для тебя закрыты?! Закрыты! Понял?

— Но ты же сама рассказывала, что многим, тем не менее, удавалось.

— Удавалось! Но ценой каких усилий, каких жертв!

— Но без усилий и жертв никто и нигде ничего не добьется, Олга!

— А постоянный дефицит? А мафиози, захватившие страну?

— Дефицит платежного баланса страны? Или твоего лич-ного банка?

— Дефицит по-советски? Это - когда ты заходишь в магазин, а там - пусто! Купить что-то можно только по-знакомству. Как го-ворят у нас: “из-под полы”, “по блату”!

— Не понимаю тебя, прости. Что такое “Пьё бля-тью”?

Она расхохоталась, оттирая глаза.

— Ты сам не знаешь, как здорово выразился! По блату! Это,.. как бы тебе объяснить... Что такое “протеже”, ты знаешь?

— Еще бы!

— Предположим, ты хочешь купить сахар. Как ты поступишь?

— Что значит “как”? Позвоню в магазин и мне привезут все, что нужно.

— Ну вот, а у нас, в СССР, ты должен позвонить своему другу (если он у тебя есть!), который ремонтирует личный автомобиль директора продуктового магазина (или шьет ему костюмы, или де-лает прически или маникюр и т. д.), да... Ты следишь за мыслью?

— Очень внимательно, но не понимаю, при чем здесь сахар!

— А при том: объясняешь другу, что тебе нужен сахар. За са-хар ты можешь ему предложить томик Брюсова. Этот друг позво-нит директору продуктового магазина и сделает для тебя протеже!

— Чтобы купить сахар?!

— Обязательно! Когда ты придешь в пустой магазин и шеп-нешь продавцу: “Я от Пети, по разрешению Василия Ивановича”, то тогда тебе протянут завернутое в газету “нечто”. Что именно- увидишь дома. Может, и не сахар, но обязательно какой-нибудь дефицит: соль или стиральный порошок!

— Не понимаю... — Харвей испытал легкое головокружение — возможно от качки — и, преодолевая его, заметил: — Такая сверхдержава... Весь мир...

— Сверхдержава! Поэтому-то и держит весь мир в страхе, что сотни миллионов ее населения, влача жалкое существова-ние, работают на войну! А эта серая, унылая жизнь, без красок, без просвета?!

— Невероятно... Но ты все-таки рада, что вырвалась оттуда?

— Конечно...

— А почему ты, преподаватель английского языка, пошла работать в эту фирму, «по сопровождению»?!

— Слушай, зачем тебе все это? Зачем ты разрываешь мне сердце этими вопросами?! Тебе-то не все равно? Погуляешь – и укатишь в свою Америку!

— Сам не знаю... Ты для меня небезразлична. Мне кажется, что тебя не устраивает и твоя нынешняя жизнь!

— Да, не устраивает! И не жизнь это вовсе! Господи, ну зачем же я сюда приехала?! Лучше погибла бы там, во время погрома.

— Зачем ты так говоришь!

— Да! Лучше погибла бы там, где родилась. Там была чужой - и здесь оказалась ненужной! Зная три языка, так и не нашла че-ловеческой работы! Как же! Страна маленькая - все тепленькие местечки только для своих, а мы что, мы - русские: “мыть полы!”

— Ну, это естественно: в любой стране иммигрант - человек второго сорта. По крайней мере в первом поколении.

— В любой стране - может быть! Но ни одна страна не кри-чит: “Мы ждем тебя! Мы - твоя Родина!” Люди верят, едут, и что же они находят?! Настоящая трагедия... Сколько талантливых уче-ных, музыкантов, художников...Без работы, без жилья, без средств к существованию, без будущего... А сколько их уже по-кончили счеты с жизнью, ты знаешь?!

— Да, самоубийства…

— А тут еще война вот-вот начнется.

— Войны может и не быть.

— В этой части мира война - как время года, каждые пять лет!

Крики чаек, играющих с волнами по-соседству, отвлекают Ольгу и она замолкает. Некоторое время они молчат.

— Ты читал Чехова, Харвей?

— “Идиот”?

— Нет, “Идиот” написал Достоевский.

— Я знаю еще из русских Тсяйковски.

— Это композитор. Впрочем, не важно… Эх, были бы крылья — и я вот так же взвилась бы в небо. И летела бы, летела… Сколько сил хватит… И камнем воду!

— Но почему? Если ты так тоскуешь, почему бы тебе не вернуться?

— Куда? Зачем? Что теперь делать ТАМ с разбитой, обману-той душой. В хаосе разваливающейся страны... И потом, кто ж меня ОТСЮДА выпустит?!

— Но ведь это демократическая страна, не так ли?!

— Какой ты наивный... — она обнимает его, зарываясь в гус-тоту волос. — Как с другой планеты... Я люблю тебя...

Последние слова она произносит по-русски.

Next >>

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59 

Copyright © Mark Turkov, 1993

Copyright © Business Courier, 1998 - 2000