Кратно четырем (продолжение)

Простоволосая, обнаженная Николь сидит на корточках, гру-дью прижавшись к прутьям решетки. Ее глаза сверкают на потем-невшем и грязном лице. Она что-то напевает, отбивая такт желез-ной кружкой. Вдруг глаза ее заметались, она отбрасывает кружку и, вскочив, направляется в глубь своего каменного мешка. Похо-же, что она встретила кого-то там, в глубине. Разгоряченная не-видимым партнером, она ложится с ним у самой решетки, раски-нув руки в экстазе.

Она вскрикивает, молниеносно, как от горячего, отдернув руку, подносит ее близко к лицу: пальцы вымазаны чем-то тем-ным. Харвей догадывается, что это - кровь Ави, тоненьким ручей-ком стекающая в клетку Николь.

Из темного угла Стивена доносятся всхлипывания и причита-ния. Должно быть он молится. Пещера оглашается улюлюканьем: это Николь, обмакивая пальцы в ручеек, разрисовывает свое тело.

— Бедняжка не вынесла этого кошмара, — роняет пастор...

— Вы думаете что это… с Николь… необратимо? — Харвей чувствует, что силы покидают его и заставляет себя разговари-вать, чтобы удержать сознание, но это ему не удается - ответа пастора он уже не расслышит…

 Собачья возня, визг и фырканье разбудили хирурга. Несколь-ко здоровенных псов раздирают то, что было некогда израильтя-нином. Наевшись человеческим мясом, подгоняемые бандитом, собаки ушли в боковой ход пещеры и там затихли. Другой бандит, открыв клетку пастора, выволакивает его на середину и, подтал-кивая автоматом в спину, объясняет:

— Ты! Чисто! Чисто! Взять! — он швыряет Стивену щетку и картонный ящик:

— Чисто! Чисто!

Пастор, вооружившись щеткой, подбирает недоеденные пса-ми останки израильтянина в картонный ящик.

Тем временем бандит, стоя у клетки Николь, трогает грязную, но все еще красивую, грудь пристающей к нему, с расспросами о предстоящем театральном сезоне, журналистки.

Уборка закончена. Подталкиваемый бандитом, пастор исче-зает в том же направлении, что и собаки...

— Куда же вы, маэстро Гуздано?! Мне нужно подготовить ма-териал к утреннему выпуску новостей, а вы еще не сказали мне… Ладно, сама, что-нибудь придумаю, не впервой… — журналистка обиженно скребется в спутавшихся волосах и начинает выть и поскуливать:

— Зима… Зи-ии-има…Опять холодно… мо-оо-кро… Пойду-ка я, лучше пописаю! — она приседает в уголке, напевая что-то из “Фигаро”.

Густая борода и резко проступившие ребра - единственные признаки времени, по которым Харвей мог судить о том, как дол-го он находится в плену.

После смерти израильтянина заложники разговаривали между собой все реже, каждый углубился в самого себя.

Помешательство Николь сделалось буйным. Приступы ее бешенства надолго лишали Стивена и Харвея покоя. Некогда обаятельная, сейчас эта француженка превратилась в дурно пах-нущий, облепленный насекомыми скелет.

Во время одного из наиболее диких, продолжительных приступов, хирург и пастор рассуждали как избавить Николь от мук. Решили, что самое гуманное - заставить ее спать как можно дольше. Харвей вылепил из хлебного мякиша шарик и заполнил его героином. Затем он перебросил шарик Стивену, а уже тот переправил его в клетку больной. Но прошло довольно много времени прежде чем она нашла его и съела.

Они проснулись от тишины. Только мерная капель подзем-ных вод метрономом отсчитывала секунды. Николь, свернувшись калачиком, неподвижно лежала в клетке, и маленькая серая крыса суетилась возле ее грустного лица…

Слабый организм Николь не справился с наркотиком, пре-вратив его из снотворного в яд. Она тихо умерла, оставив пастору и хирургу решать, насколько правомерен был их поступок.

Смерть журналистки, а быть может какие-то внешние собы-тия, взбудоражили бандитов. Пленников перестали избивать. Им стали приносить более сытную пищу и даже разрешили прогулки к подземному озеру. Постепенно Харвей стал ощущать приток сил, возобновил занятия гимнастикой, с каждым днем увеличи-вая нагрузку.

Ему приснился Ави. Даже не сам Ави, а взгляд его грустных глаз. Вспомнив их разговоров нью-йоркской подземке, хирург по-нял, что предстоят перемены. И не ошибся. Он еще думал обо всем этом, когда пришли бандиты с ворохом одежды. Они прика-зали быстро одеваться, а когда все было готово, завязали плен-никам глаза и, куда-то, повели.

После долгого перехода хирург и пастор оказались в кузове автофургона-пикапа.

Стивен массировал ушибленную, при посадке, лодыжку. Впрочем “посадкой” это назвать было нельзя: Заложников грубо затолкали в тесноту пикапа, швырнув несколько банок с консер-вами и водой.

— Не слишком обходительные ребята, как ты думаешь, Сти-вен? — хирург уже нашел острую грань обшивки и пытался пере-тереть об нее веревку, связывающую руки.

— Если нас везут на обмен, то я согласен и с такой вежли-востью! Но могли бы нас, по крайней мере, развязать, кретины!

— И не мечтайте, пастор! Не будут нас менять… — Харвей здорово потрудился, но веревка, в конце-концов, поддалась. Ос-вободившись от пут, он радостно воскликнул:

— А как, Вы, сэр, смотрите на морскую прогулку?

— О какой прогулке вы говорите, сэр? — автомобиль резко тронулся с места и Стивен, не договорив, полетел под ноги хи-рурга, который уже устроился у стенки, отделяющей кузов от кабины водителя.

— Далеко собрались, пастор? — впервые за долгое время Харвей засмеялся. Он подхватил Стивена и принялся развязы-вать его руки.

— Теперь я вижу, что Вы - настоящий супермен, Мистер Тей-лор! — пастор принял шутливый тон, предложенный хирургом.

— Опыт, Стивен, опыт. Так как насчет морской прогулки?!

— С чего вы это взяли, Харвей? — пастор массировал кисти освобожденных рук.

— Мне сон был. Будто нас повезут морем, куда-то далеко-далеко…

— Ну что ж, немного морского воздуха нам не помешает! Только, я боюсь, они вновь нас запрячут в какую-нибудь пещеру.

Тем временем, пикап несся на большой скорости. Судя по струйкам холодного воздуха, в его обшивке имелись щели, но свет через них не проникает. Пассажиры по-прежнему не знали, что сейчас за стенками машины: день или ночь.

Долгая езда без поворотов и остановок, плавный ход маши-ны - свидетельствовали о том, что они на скоростном шоссе.

От длительного сидения на железе, да еще в неудобной по-зе, тело ныло, превратившись в “одну сплошную и отсиженную ногу”, как выразился пастор. Пытаясь размяться, они несколько раз пересаживались, а сейчас удобно устроились, лежа на спи-нах и положив головы на плечи друг друга. Ногами они уперлись в противоположные борта фургона. В такой позе оказалось не только приятнее ехать, но и разговаривать удобнее - не напрягаясь, не повышая голоса, ибо лицо собеседника было совсем рядом.

— Знаешь, Стив, я вот, все думаю об этой женщине...

— О мадемуазель Николь?

— Это что, я убил ее?

— Не знаю, Харвей. Господь избавил ее от страданий. Может быть, то, что именно у тебя оказался героин, было проявлением Его воли…

— Его воли… — отозвался хирург. Они некоторое время мол-чали, а потом, неожиданно и без очевидной связи с предыдущим разговором, Харвей спросил:

— А что, Иисус Христос… Он что, действительно, еврей?

— Так ты тоже не знаком с Библией? Кто ты вообще? Во что веришь? В какую церковь ходишь?

— Я уже говорил тебе, что я хирург. Насчет Бога я не очень-то разбираюсь. Мои родители были не слишком набожны, но каж-дое воскресенье ходили в церковь, которая была неподалеку от нашего дома. Знаешь, такое своеобразное здание - никакой пом-пезности, полная противоположность храмам, которые мне при-ходилось видеть позже… Помню большой зал, похожий на зал для конференций. Там не было никаких особых изображений: ни креста, ни распятия... Впрочем, в центральном окне был витраж. Очень красивый, на нем - белый голубь, парящий в лучах восхо-дящего Солнца. Родители никогда не говорили о религии дома, по крайней мере, в моем присутствии… А я больше интересовал-ся авиамоделями… В то время.

— А потом, позже, когда ты вырос, стал студентом, неужели…

— Потом… Потом они погибли. Это была авиакатастрофа… Они возвращались из отпуска, который провели в Доминиканской Республике… Да… Мне уже было не до авиамоделей и не до чте-ния чего бы то ни было...

— К великому сожалению, Харвей.… Потому что, только эта Книга может дать поддержку и указать путь в трудную, для чело-века минуту...

— Возможно… Знаешь, Стивен… Мне надо поговорить с то-бой... Об одном моем поступке… Тогда мне казалось, что я про-сто продолжаю эксперимент, спасаю человека, а теперь, я вижу…

Машина резко затормозила, ее занесло на повороте и вот уже колеса запрыгали по каменной мостовой, заполнив фургон невообразимым грохотом и пылью...

— О каком поступке ты говоришь? — прокричал пастор.

— Видишь ли, до моего приезда во Францию…— доктор не закончил свою мысль: пикап резко тормозит, они вновь полетели кубарем и ударились о противоположную стенку. Тут же послы-шалась гортанная речь и, почти мгновенно, двери пикапа распах-нулись. Ночь. Поток чистого воздуха обрушился на пленников. Бандиты вытащили их из фургона. Машина, окруженная воору-женными бандитами, стояла почти вплотную к какой-то мрачной стене.

— Здес! Здес!

Один из бандитов, тыча стволом автомата, тащил Стивена и пинками подгонял Харвея к этой стене. Оставив их возле стены, бандит отошел, передергивая затвор автомата. Полная Луна, как армейский прожектор, освещала все вокруг.

Харвей и Стивен переглянулись: “Неужели это - конец?” — прочли они в глазах друг у друга.

Другой бандит, лучше владеющий английским языком, ско-мандовал:

— Здес! К стэна ! Быстро! Пысать! Пысать! Быстро!

Ему не пришлось повторять эту команду, они расхохотались, синхронно снимая штаны…

— Такого блаженства, я никогда еще…ах… никогда не испы-тывал, Стив!

— Да, это замечательно: вместо того, что бы быть расстре-лянным - просто пописать!

— “Просто, пописать!”, а почему бы нам еще и не …ну, ты понимаешь?

— Отсутствие приличной туалетной бумаги, Харвей! Только это!

— А как Вы смотрите на “неприличную”, сэр? Столько травы вокруг! — более не раздумывая, хирург присаживается, коммен-тируя (для бандитов), сущность проблемы.

Отступив немного, арабы смеются. Один из них, сорвав большую ромашку, швыряет ее в сторону пастора, все еще стоя-щего в раздумии и со спущенными штанами.

— Весьма рекомендую, Стив! Натуральный продукт! Тем более что следующая остановка скоро не предвидется.

— Вы думаете, еще далеко ехать? — хрустя, суставами, Сти-вен усаживается рядом.

— Теперь - просто не сомневаюсь. Они везут нас в Марсель. Это - далеко!

— Вот почему такой сервис!

— Эй! Эй! Быстро! Быстро! — бандитам надоела процедура, и они стали подталкивать заложников к машине.

— Какой была луна, Харвей? — пикап набрал скорость, а они вновь устраились в удобном положении, головами на плечи друг другу.

— Луна? Белая, — белая. Очень яркая… Круглая абсолютно!

— Сейчас ночь. Полнолуние. А как высоко она была?

— Почти в зените. А, я понимаю, ты хочешь определить время!

— Господи, это уже год, как я нахожусь в плену… — промол-вил Стивен. — Тогда тоже трава зеленела, ромашки… — он при-нялся горячо молиться, обращая к Богу свои мечты и надежды: он просил милосердия, просил даровать ему радость встречи со своей семьей…

Некоторое время они молчали.

— Я завидую тебе, Стивен. Ты обладаешь тем, чего нет у ме-ня. И, наверное, никогда уже не будет.

— О чем ты?

— У тебя есть твоя религия, твоя вера. А я даже не могу во всем этом разобраться… Что-то, где-то, когда-то слышал… Раз-ные религии, разные боги… Будда, Магомет или Моисей - для меня - всего лишь яркий, сказочный калейдоскоп ….

— К несчастью для Человечества, ты не одинок в своей ду-ховной опустошенности. Сказка, говоришь? Быть может. Но эта “сказка” пытается вытащить Человека из грязи, несчастий, бо-лезней, развращенности! Среди непрерывных войн, борьбы за власть, за деньги, среди природных катаклизмов, рождались и рождаются учения, которые пытаются показать Человеку его нас-тоящее лицо, его истинное предназначение… Наиболее яркие учения овладевают воображением великого множества людей, иногда даже не связанных между собой единой страной, землей проживания. Тогда, эти учения становятся религиями. Если про-анализировать возникновение и становление наиболее распро-страненных религий, то, похоже, что мы, Человечество, получаем знания и направление развития нашей цивилизации от каких-то… сил, а быть может, существ или явлений, чьи интеллектуальные возможности просто не сопоставимы с нашими, настолько они выше наших! Нас как бы переводят с одной ступеньки развития, на другую…

— Извини, Стив, я что-то не понимаю… Ты что, сторонник космического происхождения Человечества?

— Можно так сказать.

— И космического происхождения религий?

— Тоже!

— Но что значит “с одной ступеньки на другую”?

— Во-первых, это касается практических навыков: от камня - к каменному топору и далее, ты понял? Да?? Технический прог-ресс и технологии…

— Складно у тебя получается…

— Во-вторых, а, быть может все-таки, во-первых, усложне-ние, расширение религий.

— Ты говоришь о взаимосвязи Христианства и Иудаизма??

— Я говорю о динамических изменениях религии: от язы-чества древнего мира до увлечения дьявольщиной в современ-ном обществе!

— Не понял…

— В язычестве человек обращает свою сущность, свое “Я” во внешний мир…

— Что это значит, “во внешний мир”?

— Это означает, что язычество, это такая... Гм... Философия, при которой Человек наделяет окружающий его мир - камни, ре-ки, горы, дождь или град, гром, словом, все вокруг него - качест-вами, которые свойственны самому Человеку…

— Это как бы игра в куклы, когда ребенок наделяет неживой объект свойствами живого, в своем воображении?

— Точно! Удивительно метко подмечено: ведь язычество - это детство, колыбель человеческой цивилизации… Наделяя ок-ружающий мир человеческими свойствами, Человек ожидает от него живых действий, добрых или злых поступков по отношению к себе!

— То есть, дробит свою личность, раздавая крохи ее окружа-ющему миру?

— Именно! Если сравнить языческие племена в разных угол-ках планеты и в разные века, то мы увидим очень похожую, мож-но сказать, единую систему верований, я бы сказал - шкалу цен-ностей, свойственную им всем!

— Нет различий?!

— Разница - только в обрядах, то есть в способе пропаган-дировать, если хочешь, исповедовать эту систему ценностей.

— Ты хочешь сказать, что, наделяя богов своими качествами, Человек снимает с себя ответственность за собственные поступки?

— Да. Ведь теперь его защищают Духи. А он - как бы под-невольный исполнитель “воли богов”! Вот почему при язычестве отсутствует институт брака, естественны кровавые войны и кан-нибализм!

— Понял. Но причем здесь космическое происхождение и прочее?

— А притом, что новорожденное человечество нуждалось в воспитателе... Кто-то же научил первобытного человека язы-честву. Которое, кстати, явилось первой ступенькой культуры, за которой последовал монотеизм - вера в Единого Бога.

— Иудаизм?

— Скажем, что иудаизм. Эта религия собирает вместе, воз-вращает в глубь самого Человека все те качества, которые он при язычестве отдал внешнему миру.

— Понял. Эта концентрация внутри себя и делает-то, Чело-века - Личностью!

— Кому-то, каким-то силам нужно, чтобы Человек научился не только планировать свои поступки, но и оценивать их, стано-вясь сам себе судьей и критиком…

— Точно. Человек обязан осознавать себя над неживым, неинтеллектуальным миром - это и есть следующая ступень в постижении Разума. Как только Человек вновь собирает внутри себя все, чем он наделил неживой мир, он немедленно стано-вится перед оценкой своих собственных поступков, перед ним возникает проблема Добра и Зла.

— И что же дальше?

— Ты, конечно, знаешь, что эволюция человека (как биологи-ческого вида!), остановилась много миллионов лет тому назад… Человеческий мозг в том виде, в котором он есть сегодня, был…

— И остается неизменным с доисторических времен!

— Да. Миллионы лет назад началась и продолжается по сей день эволюция высшего порядка - человеческого Духа, Души (назови это как угодно!), которая поднимает человека, как по сту-пенькам: язычество, буддизм, иудаизм, христианство, ислам…

Next >>

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59 

Copyright © Mark Turkov, 1993

Copyright © Business Courier, 1998 - 2000